Обойденные.

Часть 2

Глава вторая. Темные предчувствия.

«Обойденные».
Часть 1: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17
Часть 2: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
Часть 3: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - Эпилог - Примечания

Был пыльный и душный вечер. Илья Макарович зашел к Анне Михайловне с синьорой Луизой и засиделись.

- Что это вы, Анна Михайловна, такие скупые стали? - спросил, поглядев на часы, художник.

- Чем, Илья Макарович, я стала скупа? - спросила Анна Михайловна.

- Да вот десять часов, а вы и водчонки не дадите.

- Que diu? {Что такое? (итал.)} - спросила итальянка, строго взглянув глазами на своего сожителя.

Илья Макарович дмухнул два раза носом и пробурчал что-то с весьма решительным выражением.

- Вот срам! Какая я в самом деле невнимательная! - сказала Анна Михайловна, поднявшись и идя к двери.

- Постойте! Постойте! - крикнул Илья Макарович.- Я ведь это так спросил. Если есть, так хорошо, а нет - и не нужно.

- Постойте, я посмотрю в шкафу.

- Пойдемте вместе! - крикнул Илья Макарович и засеменил за Анной Михайловной.

В шкафу нашлось немного водки, в графинчике, который ставили на стол при Долинском.

- Вот и отлично,- сказал художник,- теперь бы кусочек чего-нибудь.

- Да вы идите в мою комнату - я велю туда подать что найдут.

- Нет, зачем хлопотать! Не надо! Не надо! Вот это что у вас в банке?

- Грибы.

- Маринованные! Отлично. Я вот грибчонком закушу. Илья Макарович тут же, стоя у шкафа, выпил водчонки и закусил грибчонком.

- Хотите еще рюмочку? - сказала Анна Михайловна, держа в руках графин с остатком водки.- Пейте, чтоб уж зла не оставалось в доме.

Илья Макарович мыкнул в знак согласия и, показав через плечо рукою на дверь, за которой осталась его сожительница, покачал головой и помотал в воздухе пальцами.

Анна Михайловна рассмеялась, как умеют смеяться одни женщины, когда хотят, чтобы не слыхали их смеха, и вылила в рюмку остаток водки.

- За здоровье отсутствующих! - возгласил Илья Макарович.

- Да пейте, бестолковый, скорей! - отвечала шепотом Анна Михайловна, тихонько толкнув художника под руку.

Журавка как будто спохватился и, разом вылив в рот рюмку, чуть было не поперхнулся.

- А грибчонки бардзо добрые,- заговорил он, громко откашливаясь за каждым слогом.

Анна Михайловна, закрыв рот батистовым платком, смеялась от всей души, глядя на "свободного художника, потерявшего свободу".

- Ахтительные грибчонки,- говорил Илья Макарович, входя в комнату, где оставалась его итальянка.

Синьора Луиза стояла у окна и смотрела на стену соседнего дома.

- Пора домой,- сказала она, не оборачиваясь.

- Ту минуту, ту минуту. Вот только сверну сигареточку,- отвечал художник, доставая из кармана табак и папиросную бумажку.

Анна Михайловна вошла и положила ключи в карман своего платья и села.

- Чего вы торопитесь? - спросила она по-французски.

- Да вон, синьора приказывает,- отвечал по-русски и пожимая плечами Илья Макарович.

- Пора, дети скучать будут. Не улягутся без меня,- отвечала синьора Луиза.

- А что-то наш Несторушка теперь поделывает? - спросил Илья Макарович, которого две рюмчонки, видимо, развеселили.

- А бог его знает,- вздохнув, отвечала Анна Михайловна.

- Теперь хорошо в Италии!

- Да, я думаю.

- А у нас-то какая дрянь! Бррр! Колорит-то! Колорит-то! Экая гадость. А пишут они вам?

- Вот только десятый день что-то нет писем, и это меня очень тревожит.

- Не случилось ли чего с Дарьей Михайловной?

- Бог знает. Писали, что ей лучше, что она почти совсем здорова и ни на что не жалуется, а, впрочем, всего надумаешься.

- Не влюбился ли Несторушка в итальяночку какую? - посмеиваясь и потирая руки, сказал художник.

Анна Михайловна слегка смешалась, как человек, которого поймали на самой сокровенной мысли.

- Что ж, очень умно сделает. Пусть себе влюбляется хоть и не в итальянку, лишь бы был счастлив,- проговорила она с самым спокойным видом.

- Нет, Анна Михайловна! На свете нет лучше женщин, как наши русские,- сказал, вздохнув, Журавка.

- В самом деле? - спрашивала его, улыбаясь, Анна Михайловна.

- Да, право! Где всем этим тальянкам до нашей, до русской! Наша русская как полюбит, так и пригреет, и приголубит, и пожалеет, а это все...

- Qua? {Что? (итал.)} - спросила синьора Луиза, услыхав несколько раз повторенное слово "итальянка".

- Квакай, матушка,- отвечал Илья Макарович, и без того недовольный тем, что его почти насильно уводят домой.- Научись говорить по-русски, да тогда и квакай; а то капусту выучилась есть вместо апельсин, а говорить в пять лет не выучилась. Ну, прощайте, Анна Михайловна! - добавил он, взяв шляпу и подав свернутую кренделем руку подруге своей жизни.

Анна Михайловна подала руку Илье Макаровичу и поцеловала синьору Луизу, оскалившую при сем случае свои длинные зубы, закусившие русского маэстро.

- Колорит-то, колорит-то какой! - говорил Журавка, вертясь перед окном передней.- Буря, кажется, будет.

Ему смерть не хотелось идти домой. Анна Михайловна улыбнулась и сказала:

- Да, в одиннадцатой линии, как говаривал Нестор Игнатьич, того и гляди, что к ночи соберется буря.

- Да, сострил шельмец, чтоб ему самому вымокнуть.

- Будет с него, батюшка мой, и того, что было. Итальянке наскучил этот разговор, и она незаметно толкнула Журавку локтем.

- Сейчас, матушка! - отвечал он и, обратясь к Анне Михайловне, спросил:- А что, барыня-то его бомбардирует?

- Нет, теперь, слава богу, не пишет - успокоилась, Анна Михайловна лгала.

- Экая егарма! - сказал Журавка, дмухнув носом.

- Вот вам и русская.

- Кой черт это русская! Вы вот русская, а это черт, а не русская.

- Идите уж, полно толковать,- сказала Анна Михайловна, видя, что итальянка сердится и несколько раз еще толкнула локтем Журавку, который не замечал этого, слагая свой панегирик некогда сильно захаянной им русской женщине.- Идите, а то того и гляди, что гром грянет и перекреститься не успеете.

Журавка махнул рукой и потащил за двери свою синьору; а Анна Михайловна, проводив гостей, вошла в комнату Долинского, села у его стола, придвинула к себе его большую фотографию и сидела как окаменелая, не замечая, как белобрюхой, холодной жабой проползла над угрюмыми, каменными массами столицы бесстыдно наглая, петербургская летняя ночь.

Часто Анне Михайловне выпадали такие ночи, и так тянулось до осени. Письма из-за границы начали приходить все как-то реже. Сначала вместо двух писем в неделю Анна Михайловна стала получать по одному, а там письмо являлось только раз в две недели и даже еще реже. И все письма эти стали казаться Анне Михайловне как-то странными. Долинский извещал в них, что Дорушке лучше, что Дорушка совсем почти выздоровела, а там говорил что-то о хорошей итальянской природе, о русских за границей, а о себе никогда ни слова. Дорушка же только делала приписки под его письмами и то не всегда.

- Что это значит? - думала Анна Михайловна.- Дорушке лучше, Дорушка почти здорова и от Дорушки не добьешься слова. Неужто же она меня разлюбила? Неужто Долинский забыл меня? Неужто они оба...

Анна Михайловна бледнела от своих догадок и ужасно страдала, но письма в Италию писала ровные, теплые, без горечи и упрека. Она не писала им ни чаще, ни реже, но всякое воскресенье своими руками аккуратно бросала одно письмо в заграничный ящик. Иногда вся сила ее над собою истощалась; горячая натура брала верх над разумом, и Анна Михайловна хотела завтра же взять паспорт и лететь в Ниццу, но бессонная ночь проходила в размышлениях и утром Анна Михайловна говорила себе: зачем? к чему? Чему быть, тому уж не миновать,- прибавляла она в раздумье.

Так все и ползло и лезло скучное время.

«Обойденные».
Часть 1: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17
Часть 2: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
Часть 3: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - Эпилог - Примечания